Турецкая лира, потерявшая с начала года 30% по отношению к доллару и ставшая, по классификации Bloomberg, худшей валютой года (позади российского рубля, аргентинского песо и бразильского реала), неожиданно развернулась и за неделю отыграла 11%. Непосредственной причиной стала смена руководства ЦБ и Минфина. Но достаточно ли смены лиц для возвращения доверия инвесторов? shares
Все началось в субботу, 7 ноября. Сначала президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган без объяснения причин отправил в отставку главу Центробанка Мурата Уйсала — уже второго за два года. На его место был назначен бывший министр финансов Наджи Агбал, занимавший в этот момент должность главы стратегического и бюджетного управления администрации президента. А в воскресенье, 8 ноября в Instagram-аккаунте действующего министра финансов (и по совместительству зятя президента) Берата Албайрака появилось странное сообщение. Автор, как будто запинаясь, с грамматическими ошибками, сообщал, что решил уйти в отставку по состоянию здоровья. Поначалу многие решили, что аккаунт взломан, а сообщение — дело рук хакеров. Потребовались сутки, чтобы офис президента подтвердил — да, Албайрак действительно уходит в отставку. Еще через сутки на его место был назначен бывший вице-премьер Лутфи Эльван.
Возможно, в других обстоятельствах такая странная смена двух ключевых руководителей экономических ведомств могла бы негативно отразиться на курсе национальной валюты. Но на этот раз произошло прямо противоположное: турецкая лира, потерявшая с начала года более 30% по отношению к доллару, резко развернулась и за неделю отыграла 11%. Инвесторы, особенно иностранные, восприняли новость с явным воодушевлением. И дело не только в том, что господин Албайрак (damat, т.е. зять, как его называли в Турции), занимавший должность главы Минфина с июля 2018 года, не пользовался особой народной любовью. В частности, его обвиняли в том, что он приобрел крупный участок земли на маршруте прокладки искусственного канала «Стамбул», а когда он и его жена (дочь президента Эрдогана) сообщили в Twitter о рождении своего четвертого ребенка, многие пользователи отреагировали насмешками и оскорблениями. Президента Турции эта реакция привела в ярость, и он объявил о предстоящем ужесточении правил пользования социальными сетями.
Со времени назначения Албайрака в 2018 турецкая лира потеряла в долларовом выражении 46% своей стоимости. Вообще-то лира обесценивалась каждый год, начиная с 2012-го. Но особую динамику ей придала так называемая «неортодоксальная» экономическая политика, отцом которой считается сам президент Эрдоган, а верными проводниками были уволенные министр финансов и глава ЦБ. Суть этой политики сводилась к нескольким простым заклинаниям: процентные ставки должны быть низкими, чтобы кредит был дешевым; призывы повысить ставки — это заговор «процентного лобби», злобной кучки банкиров, которые преследуют собственные спекулятивные интересы и периодически играют против национальной валюты; повышение ставок ведет не к снижению, а, наоборот, к росту инфляции.
Эрдоган не раз произносил это в различных выступлениях. Даже предыдущий глава ЦБ Мурат Четинкая был отправлен в отставку из-за отказа снижать процентные ставки. Назначенный вместо него в 2018-м Уйсал послушно провел несколько раундов снижения ставок. А назначенный тогда же министром финансов Албайрак четко выполнял предначертания тестя: турецкие госбанки развернули обширную программу кредитования национального бизнеса, особенно строительного сектора. Кредиты частично гарантировались за счет государственного гарантийного фонда, что еще больше стимулировало кредитный бум. Проблема была только в том, что кредитный бум подхлестывал хроническую инфляцию, это приводило к обесценению лиры и к переключению населения и бизнеса на сбережения и кредиты в долларах. Депозиты резидентов в иностранной валюте в турецких банках к началу ноября превышали $220 млрд, а валютные долги корпоративного сектора — $246 млрд.
Но стремительное падение национальной валюты, казалось, совсем не беспокоило турецкий Минфин: Албайрак не раз говорил, что обесценение лиры — это верный способ сделать страну более конкурентоспособной, а валютный курс интересует только спекулянтов и тех, кто покупает автомобили BMW и ездит отдыхать за рубеж, обычным же гражданам до этого нет дела.
Гражданам, однако, дело все же было: зависимость турецкой экономики от дорожающего из-за валютного курса импорта весьма велика. Это касается не только части потребительской корзины, например, медикаментов, но также и сырья и комплектующих для промышленности и сельского хозяйства, в том числе и для экспортного сектора. Закредитованность турецких компаний, особенно валютные долги, грозили массовыми банкротствами. Если бы не пандемия, то, возможно, прежнюю политику можно было бы проводить еще какое-то время. Однако коронавирус нанес страшный удар по одной из важнейших отраслей турецкой экономики — туризму. Она дает около пятой части экспортных поступлений, в гостиничном бизнесе занято 8% рабочей силы. Упавший почти до нуля туристический поток по цепочке обвалил и сопряженные отрасли, включая и строительство, и сельское хозяйство. За первую половину 2020 года экспорт упал на 21%, а импорт сократился всего на 4%. Хотя правительство и попыталось оказать финансовую помощь пострадавшим гражданам и компаниям, ее размер был довольно скромным, к тому же она распространялась лишь на тех, кто работал официально и имел страховку от безработицы — а таких в турецкой экономике, по данным ОЭСР, меньше 60%. Массовых банкротств удалось избежать, однако закредитованность компаний возросла еще больше, а инфляция усилилась — в октябре она составила около 12% в годовом исчислении, а ключевая ставка Центробанка — 10,25%.
В этих условиях бегство от национальной валюты в доллары и евро представлялись и бизнесу, и гражданам (у кого еще оставались деньги) единственным разумным решением. Усилился отток денег из страны. Вместо ожидавшегося повышения ключевой ставки для стабилизации национальной валюты Центробанк начал вводить запутанную систему множественных ставок для разных отраслей и видов кредитования. Одновременно он предпринимал отчаянные усилия на валютном рынке, интервенируя сам и заставляя госбанки продавать валюту. По оценке Goldman Sachs, за последние 18 месяцев турецкие валютные власти напрямую и косвенно, через госбанки, «сожгли» $134 млрд валютных запасов, а официальные валютные резервы упали наполовину, до $42 млрд (это 2 месяца импорта).
Неудивительно, что курс лиры, составлявший в начале года около 6 лир за доллар, упал к началу ноября до 8,5. Граждане явно переставали верить заверениям правительства, что их страна проходит коронавирусный кризис гораздо лучше других. А падение политической поддержки, в том числе и в рядах собственной партии, стало для Эрдогана очень серьезным сигналом. Необходимо было что-то делать.
По мнению некоторых аналитиков, которое приводит газета Financial Times, Эрдоган до последнего времени не представлял себе всей серьезности экономической ситуации, поскольку окружил себя «ультра-лоялистами» и был отрезан от реальности. По словам высокопоставленного партийного функционера, об экономике президенту обычно докладывал министр финансов — его зять: «Он был слишком занят, чтобы получать информацию из других источников». Когда до Эрдогана наконец дошло истинное положение вещей, он немедленно распрощался с главами двух важнейших экономических ведомств. Другие считают это совершенной фантастикой — все важнейшие решения в стране, включая и экономические вопросы, принимаются президентом, замкнувшим на себя все рычаги власти и закрепившим это положение конституционным референдумом в 2017 году. Все министры просто выполняли волю Эрдогана, а когда он понял, что дело зашло слишком далеко, то просто нашел козлов отпущения.
Так или иначе, два увольнения и выступление президента, пообещавшего проводить более рыночно-ориентированную экономическую политику, сделали свое дело: рынки, а точнее, иностранные инвесторы, поверили в крутой разворот, что и подтолкнуло вверх и курс лиры, и индекс Стамбульской биржи. Все ждут заседания комитета ЦБ по денежно-кредитной политике, намеченного на 19 ноября, где, как надеются инвесторы, будет объявлено о повышении ключевой ставки сразу на 475 базисных пунктов (4,75%). Возможно, считают экономисты Morgan Stanley, достаточно будет и меньшего — например, 150 базисных пунктов, чтобы рынки поверили в серьезность намерений новых лиц.
Однако наиболее осторожные наблюдатели задаются вопросом: а готов ли сам Эрдоган не вмешиваться в экономическую политику и предоставить ее новым руководителям экономических ведомств? Насколько это вообще возможно в гиперцентрализованной системе президентской власти в Турции? Без этого, замечает The Economist, все перемены лиц в ведомствах — не более, чем украшение витрины.
